Проблемы дефицита врачей в Калининградской области, невысоких зарплат и больших переработок в здравоохранении сейчас в топе новостей. Но те, кто поступает вопреки всему и идет в эту, получается, не очень престижную сферу, все равно есть. От них она и будет зависеть. Дарина Адомавичюс — врач анестезиолог-реаниматолог, окончила БФУ им. И. Канта, работает в отделении реанимации БСМП и Зеленоградской ЦРБ. В студенчестве трудилась медсестрой в корпусе для ковидных больных на Острове. С молодым доктором мы поговорили о том, насколько сложно сегодня работать врачом, что самое трудное в работе реаниматолога и почему вчерашние школьники несмотря ни на что выбирают эту профессию.
— Дарина, почему, на ваш взгляд, врачами все равно хотят быть? Профессия ведь на самом деле не сильно денежная по нынешним временам и довольно тяжелая.
— На первый курс (я училась в БФУ им. И. Канта) у нас поступило приблизительно 130 человек. Из них больше чем половина потом ушли — кто-то сам, кого-то отчислили. Большая часть ушла, потому что многие поступали из-за того, что родители заставили, принудили, вот они пошли против своей воли. А учиться в медицинском — это не так легко.
А я как-то всю жизнь знала, что буду врачом. У меня бабушка работает в медицине — в ГЦКБ, в БСМП, в частной клинике сейчас. Я с детства с ней ходила по больницам, она там дежурила, брала меня с собой. И сериалы медицинские смотрела — того же «Доктора Хауса», «Анатомию страсти», фильмы медицинские. Мне это было интересно, и не было даже как-то других мыслей — медицинский и всё.
— Почему выбрали БФУ им. И. Канта?
— Я сама из Калининграда, закончила здесь школу № 31. Правда, до этого много лет прожила во Вьетнаме с семьей, вернулась назад как раз перед поступлением в вуз, проучилась в школе два месяца и закончила ее с золотой медалью. После того, как вернулась, была не совсем адаптирована к России. Там всё равно немного другие условия. А мне здесь даже понять, как маршрутки куда ходят, изначально было непросто. Плюс я тут оказалась одна, родителей рядом не было, поэтому выбрала вуз в Калининграде.
— Обучение было бесплатным?
— Всего я училась восемь лет. Первые шесть лет бесплатно — поступила на бюджетное отделение после школы. Два года ординатуры в БФУ потом по целевому направлению.
У нас было два варианта с ординатурой — или платить, или учиться по целевому направлению, когда больница отправляет на учебу. Во втором случае образование бесплатное, но нужно после этого обязательно отработать в больнице несколько лет. Мне предстоит работать три года в БСМП. Если откажусь и уйду в другое место, придется заплатить за прошедшее обучение в ординатуре.
— И вы будете работать в БСМП три года за то, что у вас было два года ординатуры?
— На самом деле, мне повезло, что у меня три года отработки по целевому направлению. Есть врачи, которые пять лет в итоге работают за два года учебы в ординатуре.
— Почему вы решили стать врачом-реаниматологом? Это же очень непростая специальность, нужно работать с тяжелейшими пациентами…
— Сначала, насмотревшись сериалов, я хотела стать хирургом. Думала, хирургия или нейрохирургия — это прямо божественное что-то. Потом последние два-три года хотела пойти в акушеры-гинекологи.
Но на шестом курсе, когда началась пандемия коронавируса, я начала работать медсестрой в корпусе инфекционной больницы на Острове и близко пересеклась с ковид-реанимацией. Тогда и поняла, что это мне интересно, и буквально за полгода до окончания университета решила, что стану реаниматологом.
— Часто случается, что студенты-медики идут работать медсестрами или медбратьями?
— После третьего курса университета ты имеешь право получить сертификат на право работать медсестрой и уже начинать практику. На самом деле это хороший опыт, хорошая база, плюс, ко всему, это дополнительные деньги студенту. У меня в группе было 13 человек, и где-то 10 человек из них работали медсестрами и медбратьями. Я пошла ради опыта, не из-за денег — там платили копейки, хотя это и было что-то своё для студента. В последнее время вижу чаще, что мало кто хочет работать медсестрами. Большая часть говорит, что хотят стать массажистами или косметологами.
Хотя и у меня был после этого период выгорания, несколько раз думала, что брошу медицинский. Занималась параллельно другими вещами — делала ресницы, например.
— Моделью тоже подрабатывали?
— Было, да. Но на самом деле в модельный бизнес я не стремилась. Просто приглашали сниматься. Честно говоря, это время отнимает, лучше уделить его основной работе.
— Может ли сегодня вчерашний школьник, у которого небогатая семья, нет родительской поддержки, выучиться на врача?
— Если есть желание, то да. Среди нас были ребята, которые жили в общежитии, учились на бюджете. Но им, конечно, приходилось параллельно работать. Хотя, конечно, это как-то «по-черному» — ночные дежурства. Днем учеба, ночью дежурство. Но если ты хочешь, то сможешь всё.
Когда я поступила в ординатуру, то стала параллельно работать врачом-стажером — можно сказать так — помощником в реанимации, дежурила под контролем опытных наставников, училась делать что-то руками. С 2022 года пошла работать в Зеленоградск в реанимацию — там была какая-то дикая нехватка кадров на тот момент, не было реаниматологов, и нас взяли как стажеров, помощников основных врачей.
— Я слышала, что в Калининградской области реаниматологов мало, чуть ли не штучная профессия.
— У нас их не так много, да. И поэтому один работает в нескольких местах, потому что просто не хватает врачей. Но сейчас появилась тенденция у студентов, многие готовы идти в реанимацию.
— Обычно врач-реаниматолог — высокий сильный мужчина, которому приходится на себе тягать неподвижных пациентов. Вы — хрупкая девушка. Не тяжело?
— Я боксом занимаюсь. Руки накачиваю (смеется). На самом деле в больнице всегда есть мужчина, который поможет. Я сейчас понимаю, что я выбрала специальность, которая мне по душе, и я довольна своим выбором. Мне очень нравится.
Да, бывают тяжелые случаи, когда невозможно спасти пациента. Но когда у тебя, наоборот, получается, то становится тепло на душе: вот пациент был в критическом состоянии, и у тебя получилось вернуть его к жизни.
И к тому же в реанимации «сходятся» фактически все врачебные специальности — хирургия, терапия, кардиология, урология и т.п. Крайне тяжелый пациент может болеть абсолютно чем угодно. То есть, ты знать должен абсолютно всю патофизиологию, всю клинику, лечение, препараты — всё знать. Мне это интересно.
— Часто удается спасать людей?
— Хотелось бы спасти всех. Но… Есть проблема, что многие пациенты очень поздно обращаются за медицинской помощью. Вот болит у человека живот. Он терпит-терпит. Спрашиваешь, сколько вы терпите, говорит — уже неделю. Но почему вы пришли только сейчас, в два часа ночи? Говорит, что больше не смог терпеть. А у него там уже всё гораздо серьёзнее. И такое регулярно случается — пациенты поступают в запущенных состояниях, тяжелых. Почему тянут до последнего — не могу ответить на этот вопрос.
Кроме того, в реанимацию БСМП поступают люди с отравлениями, после тяжелых ДТП, утоплений, переломов, каких-то несчастных случаев — травмы из-за гололеда, например. Вот, кстати, недавно женщина была. На улице было скользко, она шла на работу, упала и попала в реанимацию с травмой головы. Но всё хорошо, поправилась.
— Многое зависит от врача или всё-таки что-то от самого пациента, его тяги к жизни?
— От тяги к жизни зависит очень много. Если пытаешься спасти пациента, который не хочет жить, не верит в жизнь, то очень тяжело будет помочь ему, как бы ты ни старался. У многих пациентов реанимации снижается критический уровень мышления, и они начинают говорить о том, что не хотят больше жить. Что тут сделаешь? Как заставишь его жить? Поэтому это очень важно. Как и его какая-то физическая активность важна, даже чтобы он двигался просто в пределах кровати.
Был один мужчина с достаточно тяжелым диагнозом, может, процентов 10 выживаемости. А вот он… Он с крепким духом оказался. Пролежал у нас очень долго, но в итоге перевели его в обычное отделение. Конечно, непросто ему, он сильно похудел, ослаб. Но именно его стремление к жизни помогло ему.
— Общение с родственниками как-то влияет вообще на состояние пациента?
— Большая часть наших пациентов находятся на искусственной вентиляции легких, с трахеостомой, в сопоре. Ты им просто говоришь, что звонила мама, родные, спрашивали, как дела. Их это успокаивает.
Бывает, что человек в коме. Приходит к нему родственник, постоит рядом, потрогает за руку. И ему лучше. Хотя на 100 процентов я в этом не уверена.
И, честно говоря, реанимация всё же не то место, где стоит посещать пациентов. То, что в американских фильмах показывают людей в обычной одежде у кровати реанимационного пациента — это, думаю, просто кино. А вот уже после реанимации — конечно, помощь родственников очень нужна. Пациенты нуждаются в постоянном уходе, чтобы их сажали, помогали, разминали, кормили. Потому что движение — жизнь.
— Что самое сложное в работе?
— Звонить родным и говорить, что человека больше нет, что он умер. Сложно, когда они в трубку начинают плакать. Многие сдерживаются, а когда они начинают плакать в трубку, ты всё равно как-то не крути, ты это через себя пропускаешь. Сердце ёкает. Вот это тяжело. Они всё равно верят, ждут прогнозов. А реаниматологи не боги. То есть, врач делает все, что может, а дальше многое зависит от состояния здоровья, организма — возраста, питания, хронических заболеваний, масштаба травмы…
— Сложный, наверное, вопрос… Как вы относитесь к смерти?
— C первыми смертями встретилась, когда в ковидной больнице работала медсестрой. Смертей в тот период было много. Умирали и молодые, и возрастные… Самому молодому было 20 с небольшим лет. И это было очень тяжело — я прямо через себя пропускала наших пациентов. А сейчас просто стараюсь абстрагироваться. Потому что иначе, наверное можно сойти с ума. И хотелось бы верить, что жизнь после смерти, наверное, есть. Но я об этом, честно говоря, не задумывалась пока.
— Не было мысли о том, чтобы все-таки поменять работу?
— Нет. Мне интересно лечить, интересно разбираться, интересно понимать, почему, как, что произошло, как вылечить пациента. И мне нравится видеть результат. Когда ты видишь результат — это очень воодушевляет, что ты помог.
— Не могу обойти эту тему. Как сейчас складывается ситуация в БСМП, есть какие-то изменения после смены руководства?
— Пока изменений кардинальных не заметила. Но мы очень верим, что изменится ситуация с обеспечением лекарствами, оборудованием, зарплатами. Денег на самом деле не очень много, я работаю в двух больницах.
Вот объективно — если работать в одном месте, то непросто с финансами, к сожалению. Но как бы не было удивительно, всё равно к БСМП ты привыкаешь, любишь эту больницу, не смотря ни на что.
— А время на собственную жизнь остается?
— Я езжу из больницы в больницу, с дежурства на дежурство. Тяжеловато, да. Каждый день дежурства. Но я встречаюсь с друзьями, хожу на спортивные тренировки. Единственное, у меня нет пока семьи и такой прям какой-то колоссальной ответственности. Потом, наверное, будет видно, придется уменьшать объемы работы. Но мне хочется быть врачом всю жизнь.
Беседовала Оксана Майтакова, фото: Юлия Власова / Новый Калининград, из архива Дарины Адомавичюс
Нашли ошибку? Cообщить об ошибке можно, выделив ее и нажав
Ctrl+Enter