9 февраля губернатор Калининградской области Антон Алиханов выступил на пленарном заседании съезда Российского общества политологов в Светлогорске. Открывая съезд, глава региона сразу предупредил об «определенной провокации», но все-таки выступил со своей оригинальной трактовкой наследия философа Иммануила Канта. «Мне хочется показать, что родившийся тут почти 300 лет назад Иммануил Кант имеет почти прямое отношение к тому глобальному хаосу, глобальному периодическому миру, с которым мы сейчас сталкиваемся. Больше того, он имеет прямое отношение к военному конфликту на Украине», — заявил во время своего выступления глава региона. В речи он сделал несколько ссылок как на современных философов, так и на мыслителей прошлого. Портал RUGRAD попытался разобраться в источниках «антикантовской» речи губернатора.
Главной проблемой в «кантовской» или, как ее еще можно назвать, «антикантовской» речи Алиханова видится не попытка подвергнуть философское наследие очередной ревизии: Иммануил Кант пережил их уже достаточно, и, вероятно, для мирового академического сообщества очередная попытка переоценки ценностей, предпринятая на съезде в Светлогорске, пройдет относительно незамеченной. В Калининградской области, где Кант в каком-то смысле стал частью региональной поп-культуры, иногда принимающей достаточно болезненные формы, любая попытка отойти от канонического толкования воспринимается крайне болезненно. Автор такого отклонения будет похож человека, который приехал в «Диснейленд», чтобы раскритиковать Микки-Мауса.
Тревожным звонком выглядит вывод, который можно сделать из речи, о том, что в зависимости от географии людям могут быть свойственны разные этические ценности: например, тезисы про «империю лжи», «Кант — один из духовных творцов современного Запада». Из этого уже в свою очередь следует, что противоречия между Россией и неким абстрактным «коллективным Западом» носят не временный и конъюнктурный, а вечный и экзистенциальный характер.
Оставляя эту мифологемную конструкцию на совести ее апологетов, портал RUGRAD попытался разобраться, на трудах каких авторов губернатор Калининградской области построил свое выступление.
Константин Крылов и национализм из ЖЖ
Антон Алиханов: «В свое время русский философ Константин Крылов — знаю, по-разному к нему относятся, но тем не менее, — в работе «Поведение» назвал этическую систему, основывающуюся на комплексном императиве, «этической системой Запада». И довольно ядовито заметил тогда, что когда принцип «другие могут делать всё, что я позволяю себе», когда этот принцип исповедует агрессивная сверхдержава, то она противоречит постоянному открытию нового, ну и вообще прогрессу в самом широком его понимании».
Губернатор Антон Алиханов не скрывает, что тема русского национализма ему как минимум интересна. «Я много чего еще читаю из русского национализма. У нас Владимир Владимирович сказал, что русский национализм — цивилизованный», — рассказывал глава региона в интервью порталу RUGRAD.
У русского национализма образца «нулевых» годов была очевидная проблема со спикерами, подпадающими под определение «публичного интеллектуала». Как минимум из-за того, что само слово «национализм» заметный отрезок времени представляло собой буквально «стигму», обрекающую своего носителя на существование в маргинальном гетто.
Константин Крылов был если уж не самой яркой, то одной из самых заметных фигур движения. Один из лидеров так и не зарегистрированной властями «Национал-демократической партии» (ее идеология не сильно отличалась от либеральных партий: рыночная экономика, независимые суды и т. д.), публицист, автор фантастических романов и «деконструктор» миров братьев Стругацких — литературную деятельность он вел под псевдонимом Михаил Харитонов, — Крылов в равной степени подходил в качестве героя интервью как газете «Завтра», так и условному «Коммерсанту». Он принимал участие в оппозиционных митингах 2011–2012 годов. В отношении публициста возбуждали уголовное дело по ст. 282 из-за высказываний о несправедливости системы государственных дотаций между субъектами РФ, публицист был кандидатом в так называемый Координационный совет оппозиции. Крылов был фигурой практически идеально подходящей для иллюстрации термина «интеллектуальный русский национализм».
«Мы имеем в виду довольно поздно пришедший в Россию современный европейский национализм. Дело в том, что, вообще-то говоря, как и многие другие хорошие вещи, начиная с картошки, пришли к нам из Европы. С другой стороны, когда мы говорим из Европы, это не совсем точно, поскольку Россия, конечно, является частью Европы. В этом отношении, у нас, к сожалению, национализм возник довольно поздно», — рассказывал сам Константин Крылов в интервью радиостанции «Эхо Перми».
После 2014 года курс Крылова и НДП уже отличался большей лояльностью по отношению к действующей власти.
При всей своей статусности долгое время основной площадкой для публикаций Крылова был собственный ЖЖ (его соратники обязательно бы добавили, что это была «вынужденная мера»). Это во многом сформировало его стиль, который оказался в результате куда ближе к памфлету.
Коллективный портрет «родовых травм» русской правой публицистики «нулевых» — это ресентимент, вера в то, что мир устроен иерархически, обида на то, что самому в этой кастовой системе досталось отнюдь не то место, на которое автор мог бы претендовать, и при этом вера в абсолютную искусственность этой иерархии (те, кому повезло, были «назначены» сверху некими злыми силами), порой даже с кивками в сторону этнического происхождения тех, кому якобы повезло.
В каком-то смысле собранием всех этих травм является статья Константина Крылов «Об интеллигенции». «Умненький русский мальчик хочет Канта читать, а «Кантом» в совке заведует или умный инородец, русских не любящий по дефиниции, или уж валенок, специально привезенный из Краснодрищенска», — писал публицист.
В мае 2020 года Константин Крылов скончался.
Владимир Эрн и пропаганда XX века
Антон Алиханов: «В упрощенном виде аргумент Эрна звучал так: Кант положил начало немецкой классической философии, прокачал немецкую волю, одновременно отрезав ее от бога и высших ценностей. Соответственно, лишенная бога и высших ценностей немецкая философия создала такую социокультурную ситуацию, в которой национальная воля отдалась пушкам Круппа, а пушки Круппа выстрелили в Россию».
Для русской философии начала ХХ века Иммануил Кант наряду с Фридрихом Ницше оказался одним из важнейших оппонентов — с немцами спорили и Николай Бердяев, и Лев Шестов. Так что в попытке философского высказывания, пусть и крайне критического, о влиянии Канта как на немецкую, так и мировую культуру, нет, по сути, ничего удивительного. Как нет и ничего удивительного в том, что русский философ Владимир Эрн в статье о Канте выступает именно с критических позиций. Исследователи его творчества отмечают, что философу в принципе была свойственна критика неокантианства именно как олицетворения западной рациональности, в которой он как человек религиозный видел гибель творческого начала.
Настороженность скорее может вызывать универсальность, на которую претендовал Владимир Эрн в интонациях своего высказывания. В статье «От Канта к Круппу» артиллерийские орудия для немецкой армии буквально объявлялись прямыми потомками кантовской философии, поскольку этот философ — «отец немецкой идеи», а Эрн буквально боролся с попытками разделять немецкую культуру и немецкую армию, заявляя об их тождественности.
«Все разом, дружно решили, что немецкая культура — одно, а зверства — другое, что Кант и Фихте столько же повинны в милитаристических затеях прусского юнкерства, сколько Шекспир и Толстой, и потому: да здравствуют Кант и Гегель, и да погибнут тевтонские звери! Моя речь — самый страстный протест против этого упрощенного понимания всемирной истории», — писал Эрн.
Упорство, с которым русский философ ставит знак равенства между «Критикой чистого разума» и артиллерийскими орудиями, может объясняться датой публикации. 1914 год — начало Первой мировой войны, время прямого столкновения Российской империи с Германией. В обеих странах лояльные официальному курсу публичные интеллектуалы заняты публикациями, направленными на дегуманизацию противника, выставление второй стороны «варварами» и, как следствие, усиление внутренних мобилизационных процессов в обществе.
Пропаганда всегда исходила из принципов интеллектуальной гибкости и прагматизма: если бы стояла задача сделать «духовным отцом немецкого милитаризма» миролюбивого мистика-романтика Эрнста Теодора Амадея Гофмана, то и для этого крайне противоречивого тезиса нашлись бы свои аргументы.
Так, российской прессе ничего не мешало писать статьи в духе, что после дела Дрейфуса, Франция «не имеет право называться демократической страной» (Российская империя на тот момент — абсолютная монархия), а в западной политической карикатуре русский медведь в момент политических охлаждений выставлялся в самом невыгодном свете. Хотя еще вчера он был образом верного политического союзника.
«Начавшаяся мировая война не могла не привести к взрыву германофобии, и российское общество стало с увлечением выкорчевывать всё немецкое, будь то мода носить шляпу-котелок или германское название столицы империи, которая в одночасье превратилась из Петербурга в Петроград. На сей раз в идеологический бой бросились чуть ли не все «мыслящие люди страны», то есть люди, считавшие своим долгом писать статьи и выражать свое мнение. Борьба с Германией стала представляться ими как сражение света с тьмой, битва культуры с антикультурой. Так, интеллигентнейший профессор философии Владимир Эрн обвинял в бедах человечества всю немецкую культуру», — отмечалось в историческом исследовании русской государственной пропаганды издания «Коммерсант».
Хайдеггер и безумие тоталитаризма
Антон Алиханов: «Когда-то немецкий философ Мартин Хайдеггер сказал, что атомная бомба впервые взорвалась по вине Парменида. Он считал, что уже тогда в классической греческой философии были заложены основы торжества западной цивилизации над расчеловечиванием мира».
Одним из популяризаторов творчества Мартина Хайдеггера в России является почетный гость съезда политологов в Светлогорске, философ Александр Дугин. Возможно, небольшая ссылка на бывшего ректора Фрайбургского университета и члена НСДАП Хайдеггера (после окончания войны он был временно лишен права преподавания, но впоследствии восстановлен и оценивался как один из важнейших философов XX века) была сделана исключительно в качестве эдакого подмигивания важной приглашенной звезде. Дугин характеризовал Хайдеггера как «величайшего мыслителя современности» и заявлял, что «философ, не знающий Хайдеггера, — смешон».
«Показательно, что интеллектуалы, уступившие соблазну, отдавались ему, как правило, недолго. Мартин Хайдеггер менее чем через год подал в отставку с поста ректора и вернулся к своей эзотерической философии бытия», — писал философ и социолог Ральф Дарендорф в книге «Соблазны несвободы» — исследовании, посвященном тому, как публичные интеллектуалы оказывались вольными или невольными сторонниками тоталитарных идеологий XX века.
Задачу философии Хайдеггер определял как «делать вещи более трудными и сложными». Свое высказывание об атомной бомбе философ объяснял тем, что хоть современная техника и чужда античности, но имеет под собой «сущностный источник».
«Но нельзя доверять формулам, вырванным из контекста. Я думаю, что на самом деле именно в поэме Парменида и именно в вопросе, который она ставит, возникает возможность будущей науки. Но опасность формулы состоит в том, что она заставляет верить, будто речь идет о фатальной необходимости гегелевского типа», — отмечал сам философ в интервью. Хотя Хайдеггер и читал лекции по античной философии, он признавался, что в ее возрождение не верит, поскольку «это было бы абсурдно и невозможно»
«Я писал, в том смысле, что тоталитаризм — это не просто форма правления, но следствие необузданного господства техники. Человек сегодня подвержен безумию своих произведений», — отмечал он в интервью.
«Чтобы понять Хайдеггера надо быть как минимум европейцем, так как сам Хайдеггер постоянно подчеркивает, что он мыслит в Европе, о Европе и для Европы как особого историко-философского и цивилизационного целого. <…> Спокойное, размеренное и аккуратное прочтение Хайдеггера с сохранением собственного достоинства — это, пожалуй, самое серьезное испытание для нашего русско-европейского диалога», — писал Александр Дугин.
Текст: редакция калининградского портала RUGRAD
Фото: RUGRAD, ruspolitology.ru